Ричард I Львиное Сердце. Повелитель Анжуйской империи - Вадим Георгиевич Устинов

То ли из-за принятых мер, то ли по каким-то другим причинам, но с тех пор крестоносцы на Сицилии мирно сосуществовали с местными жителями и между ними не происходило никаких серьезных стычек.

* * *

Ричард не очень рвался отправляться в дальнейший путь. Напротив, он собирался еще некоторое время задержаться на острове в ожидании своей невесты Беренгарии, которая должна была, по его расчетам, прибыть весной, с открытием навигации. Но поскольку своими планами он делился только с ближним кругом доверенных спутников, то остальные крестоносцы были не в курсе истинных причин задержки и громко сетовали, что бессмысленно тратят свое время и свои деньги. Королю стоило больших усилий и финансовых затрат, чтобы гасить их недовольство.

Ричард, напротив, совершенно не тяготился пребыванием на Сицилии, так как был человеком умным, набожным, с широким кругом интересов, не ограниченных одними только воинскими забавами. Знатный лорд, герой англо-нормандской поэмы «Роман о Хорне», созданной около 1170 года, как будто бы списан с него до мельчайших деталей.

Он был так же талантлив в охоте, в том числе соколиной. Никто не мог сравниться с ним в фехтовании – неважно, носили они шелка или домотканую одежду. Никто не мог столь же умело, как он, справляться с конем, никто так ловко не носил усыпанный кристаллами щит. Господь Небесный создал его красивым и сильным, не похожим на любого другого смертного человека[163].

Свои воинские умения Ричард проявлял не на ристалище и не на охоте, хотя при случае мог составить достойную компанию и любителям турниров, и заядлым охотникам. Но в его жизни было достаточно настоящих битв, поэтому их имитации не волновали кровь. При этом король не был ограниченным солдафоном – он складывал изящные стихи, очень любил музыку, в том числе и церковную. Ричард неплохо знал латынь, порой превосходя в этом своих прелатов, о чем свидетельствует один забавный случай.

Однажды случилось так, что король Англии Ричард изъяснился на латыни в таком роде: «Volumus quod istud fiat coram nobis»[164]. Вышеупомянутый архиепископ [Кентерберийский], присутствовавший тогда вместе со многими другими великими мужами, желая поправить короля, сказал: «Государь, coram nos, coram nos». Услышав это, король посмотрел на Юга епископа Ковентрийского, мужа ученого и красноречивого, и тот сказал под смех всех присутствовавших: «Вы, Государь, придерживайтесь своей грамматики, потому что она более могущественна»[165].

Ричард обладал незаурядным даром убеждения, не уступая в этом даже искусному оратору епископу Ковентрийскому. Но в большинстве случаев выражал он свои мысли лаконично и предельно четко, как подобает прирожденному военачальнику. Ярким подтверждением этой особенности его речи стал сеньяль[166] «Да-и-Нет» (оксит. Oc e No), данный королю его задушевным врагом Бертраном де Борном.

Да-и-Нет любит грозный бой

Больше, чем Алгейсы разбой[167].

Недоброжелатели уверяли, что это прозвище свидетельствовало о непостоянстве, лживости и двуличии Ричарда. Однако знаменитый трубадур вкладывал в свой сеньяль совершенно иной смысл. Он лишь подчеркивал, что король следовал библейскому поучению, гласящему: «Но да будет слово ваше: “да, да”, “нет, нет”; а то, что сверх этого, то от лукавого» (Мф. 5:37).

Свободные минуты Ричард проводил в кругу друзей, где обычным явлением были взаимные розыгрыши. Король ценил юмор и сам не прочь был пошутить, хотя порой его шутки оказывались далеко не безобидными. Так, он дал весьма едкую отповедь некоему приходскому священнику Фульку из Нойи, считавшему себя великим проповедником и борцом с пороками.

Явился однажды вышеупомянутый Фульк к Ричарду королю Англии и сказал ему: «Говорю тебе от имени Всемогущего Бога: трех своих дочерей, которые у тебя самые порочные, скорее выдай замуж, чтобы с тобой не случилось чего-либо худшего».

…Запечатай уста себе пальцем:

Будет доносчиком тот, кто слово вымолвит…[168]

Говорят, что король отвечал ему: «Лицемер, лживые измышления в голове твоей, ибо нет у меня ни одной дочери». На что Фульк ответил: «Истинно, я не лгу. Ибо, как я сказал, у тебя три очень порочные дочери, одна из которых – гордыня, другая – алчность, третья – похоть». И тогда, подозвав к себе многих графов и баронов, там находившихся, король сказал: «Выслушайте все вы увещевания этого лицемера, который утверждает, что у меня есть три порочные дочери, а именно: гордыня, алчность и похоть. И велит мне выдать их замуж. В таком случае я отдаю свою гордость тамплиерам, свою алчность – монахам-цистерцианцам, а свою похоть – прелатам»[169].

При всей своей обычной для того времени богобоязненности, Ричард не скрывал неодобрительного отношения к процветавшей в церковной среде симонии и стяжательству. Он часто высказывался достаточно язвительно в отношении этих пороков и не щадил даже цистерцианцев, которые пользовались его покровительством.

* * *

Будучи человеком с очень разносторонними интересами, Ричард любил иногда порассуждать о высших материях, развлечься ученым спором, не боялся глубоко погружаться в теологические проблемы. Поэтому он не мог упустить возможность встретиться с известным итальянским теологом и аскетом Джоакино да Фьоре (Иоахимом Флорским), аббатом цистерцианского монастыря Санта-Мария-ди-Кораццо, который приехал в Палермо для переговоров с Танкредом о делах патронируемой им общины.

Джоакино да Фьоре во всеуслышание заявлял, что постиг скрытый смысл Библии и это позволяло ему предсказывать будущее мира. Ричард пригласил его в свой замок Матегрифон, где имел с ним длительную беседу в присутствии прелатов высокого ранга – архиепископов Руанского (Уолтера де Кутанса), Ошского (Жеро де ла Барта), епископов Эврёского (Жана) и Байоннского (Бернара де Лакарра).

Итальянский прорицатель делил мировую историю на три эпохи: эпоху Отца, эпоху Сына и эпоху Святого Духа. Третья эпоха, по его мнению, должна была стать временем любви, веселья и свободы, когда в сердцах всех людей пребудет Господь. Аббат считал, что она настанет где-то между 1200 и 1260 годами. Но Ричарду гораздо интереснее было ближайшее будущее – то есть завершение текущей Второй эпохи. Для Джоакино она характеризовалась семью гонениями на церковь. Семь великих гонителей – семь царей представлялись ему в образе семи голов дракона. Первой из них был Ирод, седьмой и последней – сам Антихрист.

По мнению аббата, они жили во времена шестой головы, которая отождествлялась им с Салах ад-Дином. Джоакино да Фьоре вдохновенно пророчествовал перед благодарными слушателями:

В скором времени он [Салах ад-Дин. – В.У.] потеряет Иерусалимское королевство и будет убит; и хищные коршуны исчезнут, и подвергнутся они величайшему избиению, какого не было от начала мира. И опустеют их жилища, и города их будут заброшены; и христиане вернутся на утраченные